— Вы бы прежде говорили, Михей Иваныч, — отвечал Николай скороговоркой и с досадой, изо всех сил бросая какой-то узелок на дно брички. — Ей-богу, голова и так кругом идет, а тут еще вы с вашими щикатулками, — прибавил он, приподняв фуражку и утирая с
загорелого лба крупные капли пота.
Но он набрал свою артель из самой зеленой и самой отчаянной молодежи, сурово прикрикнул, как настоящий хозяин, на занывшую было старуху мать, изругал ворчливых стариков соседей гнусными матерными словами и вышел в море пьяный, с пьяной командой, стоя на корме со сбитой лихо на затылок барашковой шапкой, из-под которой буйно выбивались на
загорелый лоб курчавые, черные, как у пуделя, волосы.
— Темно, как в омуте, чёрт бы побрал купца Петунникова, — раздался молодой и весёлый голос, и в подвал вошёл студент в белом кителе, с фуражкой в руке, гладко остриженный, с большим
загорелым лбом, весёлыми карими глазами, смешливо сверкавшими из-под очков.
Оба они видны были с того места, под дубком, куда перебрался Антон Пантелеич. Его белый картуз лежал на траве.
Загорелый лоб искрился капельками пота… Он жмурил глаза, поглядывая наверх, где фигуры Теркина и Сани уже близились к беседке.
Неточные совпадения
Когда же один из них, почтенного вида широкий старец, с завитками полуседой бороды, как у Моисея Микель-Анджело, и седыми густыми вьющимися волосами вокруг
загорелого и оголившегося коричневого
лба, надел свою большую шапку и, запахивая новый домодельный кафтан, пролез на лавку и сел, остальные последовали его примеру.
Вошла Дэлия, девушка с поблекшим лицом,
загорелым и скептическим, такая же белокурая, как ее брат, и стала смотреть, как я с Стерсом, вперив взгляд во
лбы друг другу, старались увеличить — выигрыш или проигрыш? — никто не знал, что.
Так понятно мне было его лицо: этот видневшийся из-под соломенной шляпы крутой низкий
лоб, похожий на
лоб моего мужа, этот красивый прямой нос с раздутыми ноздрями, эти длинные остро-припомаженные усы и бородка, эти гладко выбритые щеки и
загорелая шея.
Загорелый, шишковатый
лоб Реджа покрылся испариной. Он перевел дух и отошел в сторону, а на его место стал повар. Манеры Сэта явно показывали глубокое презрение к роли, в которой ему приходилось выступить: он демонстративно покачивался и ежеминутно засовывал в карманы руки, снова извлекая их, когда требовалось сделать какой-нибудь небрежно-шикарный жест.
Под солнцем, высоко над головами толпы, он увидел Иисуса, окровавленного, бледного, в терновом венце, остриями своими вонзавшемся в
лоб, у края возвышения стоял он, видимый весь с головы до маленьких
загорелых ног, и так спокойно ждал, был так ясен в своей непорочности и чистоте, что только слепой, который не видит самого солнца, не увидел бы этого, только безумец не понял бы.
Маринка задумалась на мгновенье, наморщила
лоб, нахмурила брови… И вдруг
загорелое лицо её просияло.
Она быстро обернулась, еще более
загорелая, лицо в пыли, но все такая же милая, со складкой на
лбу от чего-то печального, что она, наверно, сообщила сейчас Серафиме.